1931

8 апреля – премьера балета «Болт» (ор.27).
10 октября – премьера кинофильма «Одна» (ор.26).
20 октября – премьера эстрадно-циркового представления «Условно убитый» в мюзик-холле (ор.31).
6 ноября – премьера кинофильма «Златые горы» (ор.30).
Публикация «Декларации обязанностей композитора».
В США Тосканини дирижирует Первой симфонией (ор.10).

«Не может быть музыки без идеологии... Вот почему советская музыка, возможно, будет развиваться совершенно новыми путями, отличными от любых других, известных миру... Мы же вступили в новую эпоху, а история доказала, что каждая эра создает свой собственный язык...»

Нью-Йорк Таймс, 1931, 20 декабря

31 сентября 1931 г.

«От нечего делать зашел в магазин Крымгиза. <...> Увидел там, наряду с бессмертными шедеврами Белодавиденковского творчества, твою «Песнь об индустриализации». Для чего ты пишешь такое г...? Я уже почти читаю твою статью, направленную в защиту Давиденко и напечатанную в «Литературной газете».
Покупай славу, покупай».

Из письма В. Шебалину

Октябрь 1931 г.

«Твой выпад против меня справедлив. Действительно, «Болт» – г... (по сравнению с Давиденкой это, конечно, бетховенская музыка). Полагаю, однако, что не дело Сарр Крыловых судить о моей музыке. И поэтому твой долг был за меня заступиться, хотя бы неискренне, а не солидаризироваться с С. Крыловой и не находить у Давиденки те же недостатки, что и у меня (sic!). Тем более, что ты «Болта» не знаешь, а лишь ругнул его, преклоняясь перед величайшим авторитетом гражданки Крыловой. Перестраивайся, перевооружайся.
Любящий тебя Д. Шостакович».

Из письма В. Шебалину

«Вся работа во всех драматических театрах и звуковых кино издавна заштампована (исключаю лишь из этого списка работу в ТРАМе). Музыка там играет роль акцента «отчаяния» или «восторга». Имеются определенные «стандартные» номера в музыке: удар в барабан при входе нового героя, «бодрый» и «зарядный» танец положительных героев, фокстрот для «разложения» и «бодрая» музыка для благополучного финала. Вот «материал» для творчества композитора. Нельзя, преступно перед советской музыкой, за которую мы несем ответственность перед партией и правительством рабочего класса, сводить роль музыки к голому приспособлению под вкус и творческий метод театра, часто плохой и позорный («Условно убитый» в Мюзик-холле). Получается настоящая композиторская обезличка. «Легкость» и штампованность работы в театре развращает, теряется высокое качество. <...>
Суммирую.
За ведущую роль музыки в музыкальном театре! Долой композиторскую обезличку! Дальше от драматического театра и звукового кино! Дальше от музыкального театра в деле создания советского музыкального спектакля!
Заканчиваю эту статью фактом из моей биографии: с тяжелым сердцем заверяю театр им. Вахтангова, что музыку к «Гамлету» я напишу. Что касается «Негра» и «Твердеет бетон», то я договоры на днях расторгаю и возвращаю аванс. Я не в силах больше «обезличиваться» и штамповаться. Таким образом, я расчищаю себе дорогу к большой симфонии, посвященной 15-летию Октябрьской революции. И заявляю всем моим будущим «заказчикам» из драматического театра и звукового кино, что с этим фронтом музыки на ближайшие пять лет я порываю».

Шостакович Д. Декларация обязанностей композитора // Рабочий и театр, 1931. № 31 С. 6

Т. Вечеслова:

«Шостакович – это и моя юность, потому что мне приходилось танцевать в спектаклях Дмитрия Дмитриевича. Его музыка казалась дерзкой, какой-то необыкновенной... И на спектакле «Болт» я была просто освистана зрителями. Но я не чувствовала себя побежденной. Наоборот, я чувствовала себя героиней... Музыка оглушала, в ней были какие-то противоречия, но мы знали, чувствовали интуитивно или сердцем, что это музыка будущего и она будет жить. Хореография сейчас всех балетов исчезла, а музыка – живет... И это навечно...»

Из интервью, взятого О. Дворниченко

Лео Арнштам:

«Более всего Шостаковичу чужда дробная музыкальная драматургия. Великий симфонист, он принес в кинематограф форму классической симфонии. Музыка всегда рождается у него большими пластами. И даже, если она по условиям киноленты распадается на отдельные фрагменты, то, если сцепить эти фрагменты, вы в них увидите, просто прослышите форму части симфонии.
Примеров много, но я приведу один. «Златые горы». А он написал там грандиозную по масштабу фугу для органа и оркестра. Фуга эта была соединена очень сложным контрапунктом – сценами стачек в Питере и в Баку, рабочих стачек. Казалось бы, несовместимые вещи, но именно вот эта математика, как сказать, фуги, ее железная поступь неожиданно придала такое значение в общем для нас проходному эпизоду, что он стал одним из центральных эпизодов фильма».

Из интервью, взятого О. Дворниченко

Леонид Трауберг:

«Мы четверть века, больше, работали и встречались иногда ежедневно, и многое можно было бы сказать... Вот говорят, короля играют придворные. Я видел так много в искусстве королей, которых играли придворные. Делали себя заведомыми гениями. И вот эту черту я ни разу у Шостаковича не встречал. Он всегда был самым простым человеком как бы никому не старающимся импонировать своим гением. И поэтому это был гений. И музыка его было отнюдь не королевской.
Гендель для своих великолепных ораторий часто брал уличные мелодии или мотивчики. Это же делали и другие великие композиторы. Шостаковичу была свойственна страсть никакую музыку ни снижать до презренного эпитета – уличная музыка. Вы посмотрите в «Одной» – что он только ни использовал: и какой-то уличный марш, и забавную сентиментальную мелодию, и бодрую песенку, и зажигательную, революционную – «Никто пути пройденного от нас не отберет», Это он все брал с наслаждением. Пошлую песенку «Крутится, вертится» он пять раз переоркестровал для наших трех картин. А в прологе к «Юности Максима» не постеснялся использовать уличную песню – «очень хороший мотив, очень зажигательный и бодрый мотив». Для него не было низкой музыки. Это качество его отразилось и в «Трилогии о Максиме», и во «Встречном», и в «Златых горах». Поэтому его музыка – это есть настоящая музыка современности».

Из интервью, взятого О. Дворниченко

Кобо Абэ (Япония):

«Я часто задумываюсь, почему Шостакович появился именно в России? Почему именно русский народ дал человечеству гения? И хочу сейчас поделиться некоторыми своими мыслями.
Человек, к какой бы нации он ни принадлежал, не может быть без музыки, как не может обойтись без пищи. И все же у русского народа, на мой взгляд, тяга к музыке особенно неодолима. С детства у меня сложилось впечатление, что русский народ – это сама музыка.
Мальчишкой я жил в Маньчжурии. Это было сразу после окончания войны. Там я подружился с советскими солдатами. Я запомнил их мужественными, даже суровыми людьми. Но когда они начинали петь – будто распахивалась их душа, широкая и сострадательная. Разумеется, среди солдат не было певцов-профессионалов, а пели так, что хватало за сердце, не один или двое, но все. Убегая к ним, я говорил домашним, что не к солдатам иду, а к музыке. Память о тех днях навсегда осталась во мне. Детское впечатление, что русские и музыка – это одно целое, до сих пор живо в моем сознании.
Русские мелодии, являясь очень национальными и своеобычными, оказываются близкими любому народу. Загадки здесь нет. В мелодиях этих легко угадываются радость и печаль, любовь и тоска, надежда и ожидание счастья – чувства, понятные каждому.
Однако проникновенности и доходчивости мало, чтобы мелодия завоевала сердце народов мира. Требуется мастерское донесение ее до слушателей. И здесь советские исполнители не имеют себе равных. Уверен, что в этом согласятся со мной не только японцы – они давно уже признали превосходство русских музыкантов, – но и люди в других странах. Иными словами, русской поющей душе присущ прирожденный артистизм.
В такой питательной среде появился, развился и получил признание музыкальный гений, каким был отмечен Шостакович. Музыка Шостаковича, впитав богатейшие песенные традиции русского народа, является в то же время и глубоко современной. Подобного органического соединения традиций и современности я не могу отыскать в творчестве ни одного композитора нашей эпохи.
Я – поклонник музыки Шостаковича, положенной на стихи. Дело в том, что советская поэзия имеет, как мне кажется, коренное отличие от стихотворчества в других странах. Там стихи можно лишь читать, стихи советских же поэтов можно декламировать. С их помощью люди могут общаться между собой – столь богаты стихи по содержанию и по выразительным средствам. Поэтическое богатство, помноженное на богатство музыкальное, сделало произведения Шостаковича вершиной музыкального творчества. Ясно, что этим произведениям уготовано бессмертие. Они останутся в сердце и памяти народа и сделаются частью основы, на которой следующие поколения советских людей будут воздвигать новые этажи здания своей культуры.
По мере развития человеческой мысли, человеческого сознания неизбежно усложняются формы произведений искусства. Шостакович сполна владел талантом сохранять доходчивость, простоту музыки и пользоваться одновременно самыми современными выразительными средствами. Здесь нет ему равных. Шостакович неотделим от русской, советской культуры. Но его творчество принадлежит всему человечеству. Шостакович – песня, родившаяся в душе русского народа. И мы должны быть благодарны русскому народу за это».

Из интервью, взятого О. Дворниченко